Хотя в трудовой книжке у меня иная формулировка:
«Работник по ночному уходу за животными».
Если начать рассказывать, как она там появилась, то это будут вариации на тему уже набившей оскомину песни «Поколение дворников и сторожей», да и меньше всего мне хочется заниматься концептуальным измышлениями.
Про зоопарк надо вообще даже не рассказывать, а КАК БЫ показывать, то есть, травить истории, добавив лишь несколько пояснений.
К примеру, зоопарк в городе Сврдл находится в самом центре города.
Он появился в тридцатых — если я правильно помню — годах, только вот за последние лет пять его перестроили, сейчас он красно–кирпичный, как пригородные безвкусные коттеджи, а самое главное:
ВОЗЛЕ НЕГО НИЧЕМ НЕ ПАХНЕТ!
Что уже абсолютно неправильно, потому что возле зоопарка просто обязано пахнуть — зверьем, клетками, дикостью, запущенностью, в общем, чем угодно, только не городом.
Там раньше так и пахло, напротив же забора, за которым располагались вольеры, были бараки. Сейчас вместо бараков — чуть ли не самые дорогие многоэтажные дома в городе, бутики и подземная автостоянка. Потому и не пахнет.
А РАНЬШЕ ПАХЛО,
и когда я шел к четырем на дежурство, то машин на улице уже не было. Лишь из печных труб бараков в стылое зимнее небо густо валил дым.
NB: в зоопарке я проработал почти девять месяцев. С февраля до половины сентября 1986 года. У меня было два напарника — плейбоистый Юрашка и занудный Санёк. С Юрашкой вечно происходили всякие казусы, а когда он с приятелями напоил обезьян дешевым портвейном из чайника, то его просто выгнали. Санёк же с философическим упорством продолжал ухаживать ночами за животными и после моего увольнения, но это и понятно: он действительно был студентом–старшекурсником философского факультета.
ЭТО ВСЕ ПОЯСНЕНИЯ.
На самом же деле те девять месяцев в зоопарке обогатили мою жизнь примерно так же, как все предыдущие тридцать два года.
Хотя бы потому, что я очень быстро обнаружил одну странную вещь — звери прекрасно понимают, что настоящая жизнь для них начинается ночью, когда власть человека заканчивается. А та парочка двуногих типов, что временами заходит в павильон и то включает, то выключает свет, стоит немногого — при желании можно попытаться даже ее сожрать.
Я не преувеличиваю и не пребываю в состоянии бреда. Как–то уже ночью — та зима была холодной и снежной, и даже в конце февраля морозы достигали минус двадцати, а то и больше, так что приходилось постоянно топить печь в сторожке и проверять температуру в т. н. «Павильоне теплолюбивых животных» — мы с Саньком медленно фланировали мимо клеток с хищниками из семейства кошачьих. Всякие там тигры, леопарды и пантера. Черная. С покарябанной мордой. И такими терпкими, желтыми глазами. Мы о чем–то говорили — то ли о философической ерунде, то ли о ерунде литературной. Или же просто обсуждали, чем бы нам сейчас перекусить. И вдруг оба встали. Застыли. Остановились как вкопанные — есть такая идиома. По спинам полз самый натуральный холодок. Струились мириады мурашек. Меня бросило в пот, ноги были ватными. Я не мог сделать ни шагу. Санёк — тоже. Потом мы оба, враз, как по команде обернулись.
Пантера лежала на спине, высунув лапу наружу, и выбивала замок. Он был не закрыт: то ли уборщица плохо проверила перед уходом, то ли что еще, но пантера пыталась открыть замок, выбраться наружу, а что будет дальше — и так ясно. Ей надо сделать всего один прыжок, вначале можно ударить в спину меня, потом — Санька. А можно и наоборот. Все можно, только через мгновение.
Санёк оказался быстрее зверя.
Он перемахнул через двойной барьер и резко вколотил замок на место. Пантера бесновалась в клетке — видимо, ей очень хотелось нам отомстить. Не сожрать даже — мяса ей давали навалом, нет, именно что отомстить, за все те дневные унижения, когда толпящиеся перед решеткой толпы кричали: Багира, Багира, а она затравленно лежала в углу и щурила глаза.
В ту ночь я понял, что зоопарк — далеко не самое безопасное место на свете.
А еще через пару недель убедился в этом вновь.
Это было в такой смешной день, как 8‑е марта. У меня как раз было дежурство, я только что на него заступил. Зоопарк закрывался в пять, а где–то в половину пятого раздался вопль.
Человеческий.
Я как раз собирался выйти на улицу покурить, а заодно и сделать первый обход.
Но покурить мне не удалось, пришлось вызывать «скорую».
Какой–то придурок засунул указательный палец в волчью клетку. Там была натянута очень крепкая и мелкая двойная стальная сетка. И висела надпись:
ПАЛЬЦЫ В КЛЕТКУ НЕ СОВАТЬ! ВОЛКИ КУСАЮТСЯ!
Вообще–то доходчивей не скажешь, но это был день 8‑е марта и тому типу пришло в голову показать своей подружке, какой он храбрый.
Большой тундровый волк просто отмахнул палец, челюсти лязгнули — и все.
Врачи «скорой» отчего–то сильно хихикали, а Саньку стало плохо и он отпросился домой.
Лучше бы он этого не делал, потому что ночью стало совсем весело.
Во–первых, начался снегопад — настоящий, когда фонарей не видно.
И мне приходилось под этим снегом каждые два часа шарашиться по тропинкам/дорожкам мимо клеток, слушая тоскливый вой волка, недавно откушавшего палец.
Но все было нормально, волк перестал выть, лишь снег валил и валил, да временами сквозь внезапные мимолетные просветы проглядывала неприятно–желтая луна.
И тут я увидел свет.
В одном из зданий, где были мастерские, и в котором еще два часа назад все было темным–темно, ярко светилось окно.
И в окне виднелась какая–то тень.
На дверях, между прочим, был замок, ворота были заперты, да и кому придет в голову лезть ночью в зоопарк через забор?
Так что это была уже какая–то полная мистика, после откушенного волком пальца в голову лезло черт знает что.
Зомби, привидения, несуразные мертвяки.
Я развернулся и пошел в сторожку. Снял со щита пожарный топор и потащился обратно. Снег мел в лицо, залеплял глаза. Окно светилось так же ярко, в нем кто–то был. Я пригнулся, поднял над головой топор и подобрался к окну.
И тут опять раздался вопль.
Как потом рассказывал загулявший еще днем зоопарковский столяр/плотник/алкоголик Толян — он отрубился и его закрыли, положив под верстак. А когда ночью проснулся, то понял, что его заперли. Он включил свет и решил выпить чая. И тут увидел в окне топор. Ну и заорал…
Я, между прочим, тоже…
Но отпер дверь, выпустил Толяна — будем считать, что его звали именно так — и даже пожелал ему удачно добраться до дому. Он не просто шел, он бежал, это я помню хорошо.
Вообще работнички там были все веселые. Нормальный человек не будет ведь за мизерные деньги нюхать эту вонь, так что — за исключением биологов и ветеринаров — все были алкашами, уволенными из других мест по статье.
И был еще слоновожатый Петя.
Главный по слонихе Макси.
В зоопарке был слоновник, там жила слониха[58], а еще — бегемот Алмазик.
Как–то раз — а это было уже в конце августа, незадолго до моего увольнения — Петя попросил помочь ему загнать слониху в слоновник.
Теперь я всегда гордо говорю: — Вы загоняли слона? А я вот — да!
Просто слоновник изнутри покрасили, а Макси оставили ночевать на улице, в загоне. И случились вполне ожидаемые уральские заморозки. Слониха могла простыть, подхватить воспаление легких и умереть. Так что Петя позвонил и сказал, что сейчас приедет и мы будем загонять Макси обратно.
У меня в гостях как раз был Большой Женя[59].
Ко мне в зоопарк вообще постоянно приходили разные гости — место было прикольное и душевное.
Так, именно в зоопарк ко мне пришел Кормильцев и принес демо–версию только что сведенной наутилосовской «Разлуки», когда этот альбом еще никто не слышал.
ВООБЩЕ НИКТО!
Причем — со «Скованными одной цепью», что по тем временам было лихо.
Но я отвлекся.
Пора возвращаться к слонихе.
Мы с Женей Большим посмотрели друг на друга.
— Тебе помочь? — спросил он.
Я кивнул головой.
Скоро приехал Петя.
Я сам — небольшого роста, метр семьдесят. В Пете было где–то под метр шестьдесят пять, не больше. И такая круглая, рыжая голова с оттопыренными ушами. Зато в Жене — за метр девяносто. Петя посмотрел на него и сказал:
— Это хорошо… Легче будет…
И объяснил нам, как все должно происходить.
Он будет отвлекать слониху морковкой, а нам предстоит открыть стальную дверь в слоновник. Даже не дверь — ворота, размеров я не помню, но очень большие, что в ширину, что в высоту. Открыть эти двери/ворота — и бежать, потому что слониха бегает быстро и может нас затоптать.
